Как пострадавшие от теракта в петербургском метро пытаются получить компенсации. Но не у всех получается

После теракта в петербургском метро 3 апреля 2017 года федеральные и региональные власти пообещали пострадавшим и родственникам погибших денежные компенсации. Подобные заявления появляются после любого теракта или катастрофы, однако получить выплаты без сложностей невозможно. Это связано не только с бюрократией, но еще и с тем, что в России нет общих правил, по которым назначаются и выплачиваются компенсации. И это же приводит к тому, что компенсация может составить всего 1 тысячу рублей. «Медуза» поговорила с пострадавшими в петербургском метро и побывала на их встрече с городскими властями — и рассказывает, как устроена система выплат компенсаций.

3 апреля 2017 года в петербургском метро произошел теракт. Погибли 16 человек, пострадали более ста. На следующий день, 4 апреля, правительство России выпустило специальное распоряжение — в нем указаны размеры компенсаций пострадавшим; спустя еще два дня появилось аналогичное постановление правительства Санкт-Петербурга. По первому документу компенсации выплачивает Федеральный резервный фонд, по второму — городской. Семьи погибших должны получить по два миллиона рублей; те, чьему здоровью был причинен тяжелый или средний вред, — по 900 тысяч, легкий вред — по 450 тысяч рублей. Степень тяжести вреда в таких случаях устанавливают сотрудники бюро судебно-медицинской экспертизы — либо с помощью эпикриза, который берут в больнице, куда попал пострадавший человек, либо после проведения собственного обследования.

Подобные распоряжения появляются после резонансных событий, в результате которых погибли люди, — будь то теракт, стихийное бедствие или несчастный случай (например, гибель детей на карельском Сямозере в июне 2016 года).

Ясной процедуры выплаты компенсаций пострадавшим в России не существует, нет и единой системы помощи и реабилитации. Всякий раз решение о компенсациях принимается чиновниками на местах в зависимости от обстоятельств; при этом выплаты даже в похожих ситуациях могут отличаться на порядки: родственникам погибших на Сямозере давали по миллиону рублей; семьям детей, погибших 3 июля 2017 года на озере Максимка в Челябинской области (там тоже перевернулась лодка), — до ста тысяч рублей.

Поскольку отсутствует четкий регламент выплат материальной помощи, деньги не всегда доходят до каждого пострадавшего; так происходит и сейчас, после теракта в петербургском метро. По словам представителей комитета по социальной политике Санкт-Петербурга, к началу июля семьи всех погибших получили компенсации — однако как минимум 40 пострадавших выплат так и не видели. Кроме того, некоторые пострадавшие считают, что не получили финансовую помощь в том объеме, на который вправе рассчитывать. В начале июня «Московский комсомолец» писал о четырех таких людях; на встрече пострадавших с властями в начале июля корреспондент «Медузы» слышал претензии еще как минимум от пятерых пассажиров поезда, в котором произошел взрыв.

Тысяча рублей за проезд со взрывом

3 апреля Надежда Соседова сидела в вагоне поезда метро, который направлялся к станции «Технологический институт». Она помнит, что раздался хлопок; ее ударила взрывная волна. Надежда потушила руками загоревшиеся волосы и вцепилась в поручни. «Был дым, пожар, люди закричали, я тоже, — вспоминает она в разговоре с „Медузой“. — Поискала кнопку вызова машиниста — не нашла, ничего не было видно. Крепко-крепко держалась, зажмурилась — и так доехала до станции».

Когда поезд добрался до «Технологического института», люди рванули наружу через дверь в конце вагона. Соседова хотела было выйти через другую, но не смогла: середина вагона была завалена телами погибших.

Женщина выбралась через разбитое окно и поднялась на улицу. «Какие-то прохожие вызвали такси, погрузили нас вместе с еще одной девушкой и сопровождали до Военно-медицинской академии [имени Кирова]», — говорит она.

После теракта Соседова провела пять дней в больнице, ее рвало, врачи нашли несколько гематом. После месячной реабилитации, которую она устроила себе в Индии, женщина все еще чувствовала себя плохо — у нее начались панические атаки, появились признаки клинической депрессии.

«Когда я вернулась в Петербург, пришла на прием к следователю. Я тогда заодно спросила, что там с результатами моей судебно-медицинской экспертизы. Он посмотрел, там была формулировка: „Не нанесено физического ущерба здоровью“. И в этот день я получила уведомление от метрополитена, что за физический ущерб они мне заплатят тысячу рублей», — говорит Соседова. Помимо этих денег она не получила ничего.

Несмотря на то что Соседова лежала в отделении неврологии и с ней работали штатные психологи академии (она отмечает, что врачи «действовали прекрасно»), в эпикризе ничего не говорилось о ее психическом состоянии. При этом сотрудники бюро судмедэкспертизы не стали проводить собственный осмотр, удовлетворившись выпиской из больницы.

О том, что возможность получить компенсацию за урон психическому здоровью все-таки существует, она узнала случайно от корреспондентов НТВ — те позвонили в комитет здравоохранения Петербурга и выяснили, что пострадавшие вправе требовать от следователя психолого-психиатрическую экспертизу; и если по ее результатам выяснится, что человеку причинен вред, он может обратиться за компенсацией.

«Мне ее никто не предлагал. Когда я узнала об этой возможности и пришла к следователю подавать ходатайство о ее проведении, мне еще пришлось с ним бодаться, чтобы он ее принял», — говорит Соседова. В итоге комиссия длилась пять часов, женщина вышла оттуда, по ее словам, «зареванная и изнасилованная». 13 июля пришел ответ — медики признали Соседову здоровой.

Соседова — едва ли не единственная пострадавшая в питерском теракте, решившая добиваться выплат за ущерб психике. «Психиатрия — это стигма, — говорит она. — Все сразу думают, например, про тяжелые эндогенные заболевания, например шизофрению, хотя депрессия или посттравматическое стрессовое расстройство — это тоже психиатрический диагноз».

Профессиональная тугоухость

63-летняя Наталия Кирилова попала в больницу с баротравмой. О взрыве в метро она говорит с большим трудом — беседуя с корреспондентом «Медузы» по телефону, она в какой-то момент прерывается из-за приступа кашля; ее мучает головная боль. Про тот день она хорошо помнит только, что вся была в осколках стекла.

В больнице Кириловой восстанавливали слух — у нее не слышало правое ухо, ей поставили диагноз «контузия средней тяжести» (имеется в виду не тяжесть вреда здоровью в целом — при контузии средней тяжести сознание пациента утрачивается на один-четыре часа). Кроме того, у женщины начало болеть прооперированное еще до теракта колено — врачи, пока она лежала в больнице, почему-то не сделали рентгеновский снимок, чтобы проверить, есть ли какие-то последствия.

Через две недели госпитализации женщина поехала в санаторий, куда ее направили из больницы. Там без медицинского ухода и препаратов ей несколько раз становилось плохо. Затем она восстанавливалась дома — но слух полностью так и не вернулся. В начале мая ей позвонили из Следственного комитета и пригласили на судебно-медицинскую экспертизу. «Врач раздела меня, посмотрела на бумажки из больницы, спросила, почему нет снимка колена, а потом сказала, что мне вообще повезло, что я жива и хожу, — хотя хожу я все еще плохо. „Мы еще посмотрим документы, вы не волнуйтесь, езжайте“, — сказала она», — вспоминает Кирилова.

В июне Следственный комитет сообщил Кириловой, что эксперты пришли к выводу: ее здоровью был нанесен легкий вред. «Я опешила, — говорит Кирилова. — Позвонила в Следственный комитет, а мне сказали, что у меня [в заключении] написано, будто у меня профессиональная тугоухость — потому что я режиссер. Но я-то по специальности не работаю 20 с лишним лет, и вообще тугоухость бывает у звукорежиссеров! Я говорю: „Вы что, с ума сошли? Сделайте повторную экспертизу“. На что мне ответили, что это бесполезно: „Погоняют по врачам и поставят то же самое“».

Кирилова считает, что оценка вреда, нанесенного ее здоровью, была занижена. По закону под легким вредом здоровью понимают «нарушение функций органов продолжительностью до трех недель» и «незначительную стойкую утрату общей трудоспособности». Кирилова до сих пор, спустя три с половиной месяца после теракта, жалуется на головные боли, шум в ушах, панические атаки. Сейчас с помощью волонтеров она ищет специалиста по контузиям, который смог бы поставить ей верный диагноз, а после этого рассчитывает пройти повторную экспертизу. Чиновники, по ее словам, ей не помогают: «Перед прямой линией с Путиным в июне нас собрал [глава комитета по социальной политике Санкт-Петербурга Александр] Ржаненков. Там некоторые громко возмущались, например женщина, которой не учли вред психическому здоровью. Но он нам там всего наобещал, я уверена, для того, чтобы мы не выходили со своими вопросами». По словам Кириловой, те обещания так и не были выполнены.

Законы пишутся для бодрствующих

Надежда Соседова, Наталия Кирилова и другие потерпевшие пришли на встречу 6 июля, которую организовала общественная организация «Прерванный полет» — всего там собралось около 40 человек. Эту организацию основали родственники пассажиров, погибших в авиакатастрофе под Донецком в 2006 году — тогда самолет, выполнявший рейс из Анапы в Петербург, свалился в плоский штопор, пытаясь преодолеть грозовой фронт (погибли 170 человек, включая членов экипажа).

Как отметили представители «Прерванного полета», они специально собрали пострадавших спустя три месяца — раньше не получилось бы «поговорить без эмоций».

На встрече, помимо пострадавших, были волонтеры, помогавшие и сразу после теракта, и позже: под аплодисменты организация наградила их памятными часами (власти пока никак их работу не отмечали). Еще тут были чиновники городских комитетов по социальной политике и здравоохранению, а также сотрудница метрополитена. Начальник отдела по социальной реабилитации комитета по соцполитике Петербурга Светлана Зубилина первым делом объяснила, почему не все пострадавшие получили свои выплаты.

«Сейчас из бюджета Санкт-Петербурга выплачены средства всем, кроме одного человека — она не может донести нам документы и открыть счет в банке. Из федерального бюджета перечислены средства всем родственникам погибших и 13 пострадавшим. Вы знаете порядок — формируются списки, подписываются всеми инстанциями, отправляются в МЧС, а те передают в Минфин. Там их буквально с лупой рассматривают и проверяют — и только потом дают команды на перевод денег», — объяснила Зубилина. Она извинилась за промедление и отметила, что в ближайшие дни деньги все-таки должны дойти.

Собравшиеся начали задавать вопросы; стало понятно, что «поговорить без эмоций» не получится. 

— Почему мне помог губернатор в моем регионе, а [губернатор Санкт-Петербурга] Георгий Полтавченко — нет? Дома мне заплатили за легкий вред здоровью, сделали вот такой человеческий жест, а здесь Полтавченко своим отказывает! — говорила Евгения Бахлыкова, студентка, приехавшая в Питер из Ханты-Мансийского автономного округа. Она сказала, что, несмотря на ушибы и ссадины, полученные в результате взрыва, экспертиза не нашла у нее вреда здоровью.

— Это вопрос к вашему губернатору. У нас другие регионы запрашивали данные по своим пострадавшим и не делали выплат — если вред здоровью не подтверждался. Знаете, я очень хочу, чтобы потом финансовые органы не пришли к вашему губернатору и не наказали ее за неправомерные выплаты! — ответила Зубилина.

Пострадавшие, пришедшие на встречу, толком не понимали, у кого надо требовать материальной помощи и по каким основаниям ее выдают. Некоторые отмечали, что никто не сообщил им о праве потребовать психолого-психиатрическую или повторную судебно-медицинскую экспертизу — и добиваться в дальнейшем компенсаций. В ответ представители комитетов лишь разводили руками, объясняя, что с бюро судмедэкспертиз они не работают, поскольку судмедэксперты общаются только со Следственным комитетом.

«Законы пишутся для бодрствующих, — вступился за чиновников юрист „Прерванного полета“ Андрей Варламов. — В нашей системе, пока вы сами о чем-то не заявите, лучше письменно, следователь не отреагирует. Если у вас есть вопросы к экспертизе, надо их задавать, не ждите, что они сами к вам придут. Система работает не на помощь, а на отказ». Варламов сказал, что представители комитетов «отлично выполнили закон» — по сравнению с выплатами семьям погибших в авиакатастрофе в 2006 году: «Тогда столько ляпов было!»

Закон и правда был исполнен: одну тысячу рублей Надежде Соседовой метрополитен, по словам его представителя, выплатил по постановлению правительства России № 1164. Оно действительно допускает небольшие выплаты — в рамках закона об обязательном страховании ответственности перевозчика, вступившего в силу в 2013 году. Это чуть ли не единственный российский закон, защищающий граждан, если они попадут в катастрофу на железной дороге, в самолете или на морском судне. Суть этой нормы в том, что если катастрофа произошла по вине перевозчика, компенсацию человеку или его семье заплатит страховая компания.

Впрочем, сейчас в Госдуме рассматривают поправки к этому закону. По ним страховщиков хотят освободить от выплат в случае теракта или диверсии — предполагается, что, например, метрополитен никак не может предотвратить теракт своими силами.

Нечего ждать, что помощь сама придет

«У нас вообще нет законодательного понятия „жертва теракта“, есть только „пострадавшие в результате теракта“ — точно такие же, как от кражи, ДТП или другого преступления, — рассказала „Медузе“ адвокат Людмила Айвар, специализирующаяся на исках по выплатам компенсаций жертвам теракта. — По закону „О противодействию терроризму“ можно взыскать компенсацию с террориста, если он жив. Например, когда мы занимались делами о взрывах [в 1999 году] на улице Гурьянова и Каширском шоссе в Москве, мы с помощью гражданского иска через суд добились выплаты пострадавшим существенных сумм. Но террористы [находящиеся в заключении] платят, кажется, по 50 рублей в месяц. Говорить, что это возмещение вреда, смешно».

По словам Айвар, российская практика выплат жертвам терактов отличается от мировой. Например, во Франции существует частный фонд, в который от государства поступают конфискованные у террористов средства, частные пожертвования и, по сути, налог с каждой заключенной страховой сделки в стране (4,3 евро). В США государство выплачивает огромные компенсации: средняя выплата жертвам теракта 11 сентября 2001 года составила 1,8 миллиона долларов. Из-за колоссальных размеров выплат компании, против которых пострадавшие подают иски, как правило, стараются договориться во внесудебном порядке.

«В России все конфискованные у террористов деньги и активы обращаются в доход государства. Никакого фонда у нас нет. Потом из бюджета специальными постановлениями выплачиваются компенсации. Таким образом, у нас пострадавшие от теракта полностью зависят от доброй воли государственных чиновников — они решают, сколько выплатить и выплачивать ли вообще», — говорит Айвар.

* * *

На встрече 6 июля были не только недовольные. Один из пострадавших в ходе теракта, мужчина сорока лет, взял слово ближе к концу собрания. В течение 15 минут он хвалил волонтеров, врачей и чиновников. «С моей стороны — только слова благодарности. Знаете, когда говорят: „Почему мой губернатор?.. Почему ваш?..“ Я считаю, нечего на попе ровно сидеть и ждать, что помощь сама придет! Спасибо всем!» Сидевшая рядом Наталия Кирилова сначала пыталась возражать, но в конце концов просто закрыла лицо ладонью.