Дмитрий Глуховский становится большим писателем, а Ольга Брейнингер — надеждой русской литературы Галина Юзефович — о двух книгах-событиях на русском языке

Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о двух новинках русской литературы, которые не стоит пропускать: реалистическом, серьезном романе Дмитрия Глуховского «Текст» — и многообещающем дебюте Ольги Брейнингер «В Советском Союзе не было аддерола».

Дмитрий Глуховский. Текст. М.: АСТ, 2017.

Илья возвращается в родную подмосковную Лобню после отсидки — семь лет назад его, блестящего двадцатилетнего студента филфака МГУ, «приняли» в ночном клубе, подкинув наркотики за строптивость при обыске. Сейчас у него нет ничего: мать не дождалась сына с зоны — умерла от инфаркта; девушка разлюбила и бросила много лет назад; лучший друг за семь лет разлуки успел бесконечно отдалиться; денег — пять тысяч из нищей материнской заначки. Все, что остается герою, — это иссушающая, бесплодная ненависть к «грязному полицейскому» Хазину, который походя разрушил его жизнь — разрушил просто потому, что мог, ни по какой другой причине.

Проследив в социальных сетях за перемещениями своего врага — Илья называет его Сукой — по Москве, герой отправляется за ним в клуб и, заманив в подъезд соседнего дома, неловко, как-то нарочито по-дурацки и даже не вполне намеренно убивает. Но это не развязка, а только завязка сюжета: в руках Ильи оказывается телефон Суки, а в телефоне — вся сучья жизнь, с отцом-генералом и тревожной матерью, с нелегальной торговлей наркотиками, с любимой девушкой (какой-то слишком красивой и утонченной для подружки продажного мента), с надеждами, обидами, страхами, карьерой. За неимением собственной, Илья погружается в жизнь Суки, и айфон становится в его руках зловещим магическим артефактом. Черная душа мертвого полицейского словно бы продолжает жить в призрачной глубине экрана, перекатываться электрическими импульсами в его непознаваемых для гуманитария недрах, и душа эта все больше подчиняет себе Илью, заманивает в ловушку, терзает соблазнами, ведет на верную гибель.

Тем, кто привык считать Дмитрия Глуховского сноровистым и прагматичным производителем подростковой постапокалиптической фантастики и только, после «Текста» определенно придется пересмотреть свою точку зрения. И дело не только в том, что роман этот вполне реалистический, что фантастика в нем если и есть, то разве что философская, примерно как в сериале «Черное зеркало», к которому автор вполне открыто отсылает чуть ли не в самом начале. Куда важнее та изумительная пропорциональность и соразмерность, которая чувствуется в «Тексте» с первой же сцены на вокзале, где полицейский лениво и унизительно проверяет документы у вернувшегося из лагеря Ильи, и заканчивая трагически предопределенным финалом.

Написанный с барочной цветистостью роман, тем не менее, нигде не переходит границу хорошего вкуса, ловко балансируя на самом его краешке. Просчитанно душераздирающий (читатель гораздо раньше героя понимает, что ничего хорошего из этого погружения в чужую телефонную жизнь не выйдет, нечего и надеяться, и дальше как сквозь стекло наблюдает за обреченными метаниями Ильи), он в то же время нигде не пересекает незримый рубеж, за которым читательские сопереживание и боль сменяются снисходительным равнодушием. Умный и сложный по мысли, «Текст» остается в то же время тем, чем и должен быть, — захватывающим психологическим триллером системы «не дочитал — не уснешь». 

Словом, Дмитрий Глуховский проломил наконец сковывавшую его жанровую скорлупу и не без блеска вышел в пространство, именуемое «большой литературой». Для компактной и порядком обезлюдевшей в последние годы русской словесности, где каждый сильный автор на вес золота, трудно придумать новость лучше. 

Ольга Брейнингер. В Советском Союзе не было аддерола. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017.

Ольга Брейнингер — надежда русской литературы. Если честно, применительно к ее книге «В Советском Союзе не было аддерола» этим не лишенным пафоса утверждением можно было бы ограничиться: литературный дебют Брейнингер — не самоценный объект, но развернутое обещание чего-то неизмеримо большего. Если угодно, первая сыроватая заявка на вступление в клуб главных писателей поколения тридцатилетних — тех, кто еще помнит, как пахло в постсоветской провинциальной столовой, но кто при этом уже рос свободным и высокомерным гражданином мира.

Заглавный роман (или, скорее, повесть) сборника — разнородное нечто, на живую нитку собранное из автобиографических фрагментов о детстве в Казахстане (героиня, как, очевидно, и автор, — из поволжских немцев, депортированных в начале войны в казахскую степь), о юности в Германии, куда ее семья довольно неудачно репатриировалась, об учебе в Оксфорде, где в неуемной жажде преуспеть героиня подсаживается на таблетки-стимуляторы, и о неудачной попытке выйти замуж за юношу из влиятельной чеченской семьи. Все вместе это обернуто в невнятную конспирологическую историю о загадочном эксперименте по выведению сверхчеловека, в котором героиня участвует: на роль подопытного кролика ее утвердили именно в силу пестроты и неординарности персонального опыта.

Все вместе это никак не складывается в единое повествование. Отдельные куски (например, история про лапшу на немецкой свадьбе в Казахстане) выглядят совершеннейшими жемчужинами. Другие (как новелла про несостоявшуюся свадьбу в Грозном) кажутся скупыми, беглыми заготовками для какого-то другого текста, влитыми в нынешний из соображений экономии и спешки. Третьи (как весь рамочный сюжет с экспериментом) и вовсе проходят по разряду неловкого недоразумения. Несколько лучше дело обстоит в цикле рассказов «Жизнь на взлет», составившем последнюю треть сборника, — дробная структура и при этом гораздо более четкое сюжетное единство (зарисовки из жизни двух русских девушек в Нью-Йорке) позволяет избежать чувства, что текст вот-вот развалится у тебя в руках. Но в целом остается много вопросов: в прозе Брейнингер все время чего-то не хватает, что-то обрывается, что-то с чем-то не сходится, со всех сторон свисают оборванные нити.

Однако есть у нее и нечто по-настоящему выдающееся — собственно, что и позволяет видеть в Ольге Брейнингер ту самую анонсированную изначально надежду русской литературы. В первую очередь это ощущение большого, просторного, по-хорошему глобального мира, в котором поселок Берлин в окрестностях Караганды способен сосуществовать в одном смысловом пространстве с Оксфордом или Чикаго и не так уж сильно от них отличается, а невротическая манера Брета Истона Эллиса и безупречный английский не исключают убогих провинциальных дискотек в анамнезе. То, что у многих других писателей становится барьером, намертво разделяющим мир на «нас» и «их», в голове Брейнингер просто не существует. Более того, зашитое в каждом из нас стыдноватое постсоветское наследие, вечный предмет то ли гордости, то ли многозначительного умолчания, становится у нее осознанным стратегическим преимуществом. От лица своего поколения Брейнингер без малейшего надрыва и драмы сообщает: мы круче чистеньких и одинаковых европейских мальчиков и девочек, потому что мы точно такие же, но при этом видели больше — например, Караганду 90-х. Мы выходцы из другого мира, но сегодня мы можем жить, где хотим, делать, что хотим, нам трудно, весело и интересно. И хотя пока это осознание выливается у Брейнингер лишь в неуклюжую метафору с нейропсихологическим экспериментом, от самой интонации, от самого взгляда веет свежестью, а еще раскованностью, отсутствием комплексов и спокойной уверенностью в себе и своих силах — вещами в нашей литературе самыми что ни на есть дефицитными.