«Теснота» Кантемира Балагова: ученик Сокурова снял фильм о еврейской семье на Кавказе в 1990-е И покорил Канны!

На Каннском фестивале в рамках программы «Особый взгляд» состоялась мировая премьера картины «Теснота» — дебютной работы режиссера Кантемира Балагова, ученика Александра Сокурова. Фильм — о семье, живущей в Нальчике в 90-е, — не только показывает частную драму, но и ставит диагноз российскому обществу. Антон Долин рассказывает о «Тесноте», покорившей Канны. 3 августа фильм вышел в российский прокат.

Обновление. Фильм «Теснота» 27 мая получил в Каннах приз Международной федерации кинопрессы ФИПРЕССИ.

Лучший конкурсный фильм в Каннах — русский, «Нелюбовь» Андрея Звягинцева (во всяком случае, таков вердикт жюри критиков журнала Screen International). Но и в главной параллельной программе «Особый взгляд» нашелся лидер симпатий, тоже русский: «Теснота». Снял его уроженец Нальчика Кантемир Балагов — выпускник кабардино-балкарской студии Александра Сокурова, чей фонд «Пример интонации» вместе с «Ленфильмом» и произвел картину. К слову, Балагов — еще и самый молодой из участников программы. Ему 26 лет. 

Многие удивляются тому, как столь юный автор осмелился затронуть глубокие проблемы — социальные, политические, личные. Но ответ очевиден. Молодость и амбиции — именно то, чего современному российскому кино остро не хватает: оно часто боится собственной тени. Многие выпускаются из ВГИКа глубокими стариками-традиционалистами, сколько бы лет им ни было по паспорту. Сокуров создал свой фонд и мастерскую именно для того, чтобы поддерживать самых отважных и независимых. Пример «Тесноты» показывает, как эта стратегия работает. 

Простейший и действенный прием, с которого Балагов начинает свой фильм, моментально внушает доверие. Режиссер представляется при помощи субтитров и объясняет, что родился в том самом городе, где разворачивается действие этой подлинной (точнее, собранной из нескольких подлинных) истории. Никакого камуфляжа, все по-честному. Но после этого он тут же уходит в тень, уступая место персонажам. Итак, место действия — Нальчик, время — 1998 год. Жанр — кажется, love story? Во всяком случае, мы видим на стене одного из помещений аляповатый постер «Титаника». То ли обещание романтики, то ли предупреждение о катастрофе. 

Это не единственная примета эпохи, восстановленной скрупулезно, видимо, по детским воспоминаниям автора: «сникерсы», паленый «Адидас», хиты Татьяны Булановой, бедная и будто случайная одежда (художник по костюмам Лидия Крюкова много лет работала с Сокуровым). Но «Теснота» — не антропологический этюд. Еще в меньшей степени этнографический. Наоборот, с национальной самоидентификацией у главной героини Илы — большие проблемы. Она из умеренно ортодоксальной еврейской семьи, но работает в автомастерской отца и отказывается выходить замуж по сговору за хорошего мальчика из той же общины. Ей милее грубоватый здоровяк-кабардинец с соседней бензозаправки. А когда Ила слышит от матери «он не из твоего племени», то высмеивает ее и хлопает дверью. 

Зато ее брат Давид — утешение для родителей. В одной из первых сцен фильма он официально делает предложение своей подружке и под аплодисменты родных и близких преподносит ей серьги. Потом влюбленные уходят погулять в город, но домой не возвращаются. Их похитили и требуют выкуп. Рассчитывать на милицию бессмысленно. Денег в семье нет. Ясно, что для спасения детей придется пожертвовать чем-то очень серьезным. Но чем? 

Удивительный ракурс вполне традиционной для кинематографа истории о заложниках: «Теснота» — не о готовности отдать самое дорогое во имя близкого человека, а об отказе. Или, во всяком случае, о сомнении. В этом картина Балагова вступает в незапланированную перекличку с «Нелюбовью», которая рассказывает о том же — семье, из которой пропал ребенок. В обоих случаях фильм — не только частная драма, но и диагноз обществу. 

Для этого Балагову не нужна масштабная палитра. Он мастерски обходится малым. Даже формат, использованный в фильме, 1,33:1, кажется узким, тесным (его иногда называют «немым» — таким соотношение сторон экрана было во времена братьев Люмьеров). Выраженная в заголовке идея передана на всех возможных уровнях. Персонажи живут в тесных квартирах и домах. Героиню в первом кадре мы видим копающейся под автомобилем, потом она не раз протискивается в окно, чтобы остаться незамеченной; в какой-то момент ее даже закрывают в багажнике автомобиля. Будто бы тесно и камере Артема Емельянова (тоже дебютанта), что создает потрясающее впечатление нарастающего напряжения — в частности, в единственной эротической сцене фильма. 

Как в «Колодце и маятнике» Эдгара Аллана По, клаустрофобия нарастает, достигая апогея в невыносимо страшной сцене, где обкурившиеся и выпившие друзья смотрят видеокассету с записями казней российских солдат чеченскими боевиками (эпизод из жизни самого Балагова — и подлинная пленка). Едва ли не жутче саундтрек, баллада чеченского барда Тимура Муцураева «Иерусалим», в которой мусульмане клянутся захватить священный город; сопровождение к нему — комментарий кабардинца о том, что евреев все-таки поделом пустили на мыло. Когда к финалу героям фильма и камере удается вырваться за пределы города, к прекрасным кавказским пейзажам, насладиться ими оказывается невозможно. Память подсказывает, что головы мальчикам резали на фоне точно такой же красоты. Две эти сцены, как и остальные ключевые эпизоды, нанизывает на живую нить игра Дарьи Жовнер — невероятной молодой актрисы и, без малейшего сомнения, завтрашней звезды.

И вообще «Теснота» — ничуть не «чернуха», не попытка напугать зрителя, окунув его в неприглядный быт «лихих девяностых». Во-первых, пресловутых террористов мы не увидим — в конечном счете, все персонажи фильма — хорошие люди, переживающие друг за друга, кто как умеет. Во-вторых, эта картина — о преодолении тесноты, о жажде освобождения от любых гетто, стереотипов и категорий. То есть, от социального расслоения, от национальной или религиозной самоидентификации и даже от семьи и родного дома, когда в них становится тесно. Возможно, эта свобода пока еще недоступна героям картины, но ее вкус уже почувствовало новое поколение кинематографистов, что — о чудо — заметили и оценили в Каннах.