«Я волочила ноги, они подкашивались, я падала, но продолжала» История бывшей модели, журналистки Евгении Воскобойниковой, попавшей в аварию

В издательстве «Индивидуум» в конце ноября выходит книга «На моем месте. История одного перелома» — рассказ бывшей модели, журналистки «Дождя» Евгении Воскобойниковой, в возрасте 22 лет попавшей в автомобильную аварию и оказавшейся в инвалидном кресле. Историю Воскобойниковой, которая отправилась на лечение в Москву, обрела новую профессию и родила ребенка, записала журналистка Анастасия Чуковская. С разрешения издательства «Медуза» публикует главу из книги «Добро пожаловать в Саки».

— Вы слышали про отца Власия? К нему со всей страны ездят! Он целитель. Говорят, он видит людей насквозь. И сам себя от рака вылечил. Покажите ему Женю, он обязательно поможет.

— Да нет, совершенно ясно, что тут нужно работать с энергией ци. Мой знакомый вылечил все свои болезни с помощью иглотерапии. Сейчас я ему позвоню!

— В таких случаях поможет только физкультура. Я занимаюсь ЛФК уже сорок лет, я и не таких видала. Природа возьмет свое. Регенерация!

— В Питере живут люди, которые умеют передавать тончайшие вибрации. Вы уже обращались к ним? Они авторы уникальной системы экстатической йоги. Это работает!

Когда отовсюду посыпались «ценные» советы, я была практически невменяема. В течение этих трех лет я редко бывала дома, разве что заезжала сменить летнюю одежду на зимнюю — и снова в путь. Мы с родителями хватались за любую соломинку, нам нужно было что-то делать, чтобы чувствовать, что мы делаем все, что можем. Неважно что, неважно как. Поехать к отцу Власию нам посоветовал знакомый руководителя моего модельного агентства. Друг этого знакомого работал в охране какого-то высокопоставленного лица в администрации президента. И вот он рассказал, что, если какие-то проблемы, сильные мира сего обращаются к отцу Власию. Мы не стали разбираться в подробностях, сразу поехали. Отец Власий принимал в Боровском монастыре, к нему надо было выстоять огромную очередь. Люди приходят ночью, а в четыре утра отец Власий начинает прием. К нему приезжают со всей страны, от совсем простых и бедных людей до власть имущих. Когда я наконец попала к нему, то уже не могла говорить — слезы лились в три ручья. Отец Власий меня утешал: «Почему ты плачешь? У тебя все хорошо. Ты даже не представляешь, как хорошо. И ты пойдешь! Ты обязательно будешь ходить».

«Операцию вам сделали? Ну и слава богу» — так на меня реагировали воронежские физиотерапевты. Они не могли посоветовать, что мне еще делать. Тогда, десять лет назад, они просто не были в курсе, что в Москве есть реабилитационные центры и было бы неплохо там оказаться. Они делали свою работу, ничего дальше своего кабинета не видели и, видимо, не хотели видеть. Никакой системы «что делать, если» до сих пор не существует. Никакого протокола. Мы обо всем узнавали как-то случайно.

В коридорах больниц мама вступила в тайное общество матерей. Везде она встречала таких же, как она, женщин, у которых дети попали в беду. Каждая рассказывала другой, что ей удалось выяснить. Где смогла достать необходимые для сосудов лекарства, нейростимуляторы для восстановления нервных клеток, что-то еще. Сколько это стоило, в какую аптеку это привозят на этой неделе. «А вот еще нам посоветовали специальный санаторий. Вы слышали про такое? Где-то у меня была бумажка с телефоном доктора. Вы ему позвоните, скажите, что вы от Олеси Максимовны. Я ему на днях звонила, может, он меня еще не забыл. Олеся Максимовна, мама Петра. Попросите его вам рассказать про этот санаторий, он сказал, что можно туда по квоте. Вот, нашла. Зовут Аркадий Григорьевич, он в отделении хирургии работает». Мама сразу бралась за дело и начинала свое расследование.

Все деньги семьи по-прежнему уходили только на меня. Теперь работали только папа и брат. Родители решили, что в крайнем случае мы продадим нашу трешку и купим однокомнатную квартиру, а всю разницу вложим в мое лечение. Настина семья уже приняла решение продать все, что есть. К счастью, страшные предсказания врачей не оправдались, Настя потихоньку восстанавливалась. Память к ней вернулась только через год. После ожога легких ей было рекомендовано дышать морским воздухом. Настины родные решили, что ей будет лучше в Черногории. Пока шли приготовления к переезду, Настю отправили в санаторий.

Мне тоже надо было что-то делать. Я засела за форумы в интернете. Информации было крайне мало. Кто-то писал о чудодейственном центре в Зеленограде. Туда было сложно попасть даже за деньги. Везде нужен блат, надо ходить раздавать поклоны, упрашивать: «Возьмите меня, умоляю». Если раньше я имела весьма приблизительное представление о том, как обстоят дела в стране, то теперь я все познавала на собственной шкуре. Такое количество бюджетных денег, а реабилитационных центров в стране не хватает!

На все требовались огромные деньги. Первые полтора года помогали друзья и знакомые, но со временем они куда-то исчезли. Очередная мама в каком-то коридоре рассказала про Помоги.Орг — фонд, который помогает всем, и детям, и взрослым, независимо от места регистрации и гражданства. Он открылся в 2005 году, незадолго до нашей аварии. Мы нашли контакты фонда, отправили свои документы, направление на реабилитацию. На Помоги.Орг завели специальную страницу про меня. Незнакомые люди в интернете жертвовали деньги на один из многих реабилитационных центров, в которых я побывала, и на дорогущий тренажер-вертикализатор. Кто-то присылал сто, двести рублей, кто-то тысячу, а один анонимный жертвователь перевел на счет фонда для меня 44 тысячи. Так набралась необходимая сумма: 265 504 рубля на реабилитацию и 290 тысяч на тренажер. Это было удивительно.

В первый приезд в реабилитационный центр мне открылся новый мир, закрытый от тех, кого это не касается. Я не одна. Сколько нас таких, оказывается! Мы спинальники. По моей личной статистике, подавляющее большинство людей, которые, как и я, на коляске, попали в автомобильную аварию. В реабилитационные центры Москвы и Подмосковья откуда только не едут — я видела людей из Калининграда, Уссурийска, Владивостока. Они нечеловеческими усилиями собрали необходимые 200–400 тысяч рублей на месяц в реабилитационном центре. Им тоже, как и мне, кажется, что встать и пойти — это, наверное, слишком для первого раза, но, может, нас научат по крайней мере вставать, ходунки какие дадут… А там, глядишь, сами пойдем. Ведь на дворе XXI век, не может быть, что ученые и медики еще ничего не придумали для таких, как мы! Это мысли начинающего спинальника, который еще незнаком с характером собственной травмы и со всеми мелочами, ее сопровождающими. Живешь такими вот надеждами. И копишь обиды. Все время надеешься на какого-то врача. Врачу не удалось тебе помочь? Обижаешься, злишься, и от этого становится еще хуже.

Мужчине лет тридцать, его маме — за шестьдесят. Она везет его на коляске, а он на нее лает — ты мне не так колесо повернула, не так мне шнурок завязала, что ты принесла, я не хочу ничего. Его пожилая мама каждый день его моет, на руках пересаживает на коляску, поднимает с коляски на кровать, подтирает зад, а в ответ получает претензии и агрессию. Когда я это увидела, мне стало плохо. Я не хочу, чтобы моя мама испытывала подобное унижение! Первая реакция после травмы — свое негодование выливать на родственников. Сколько подобных сцен я видела в реабилитационных центрах! Только женщины способны это терпеть. Если в супружеской паре жена становится инвалидом, можно уже засекать время, скоро муж найдет сто причин для развода. А если вдруг он не уйдет от больной жены, то он в глазах остальных — настоящий герой. «Вот, не подонок оказался. С калекой живешь, ну надо же!» Если же с мужчиной что-то происходит, то женщина всю себя отдаст заботе о нем и будет много лет сносить от мужа любые грубости. Что за жизнь…

Мне нужно было куда-то девать энергию. Я часами занималась с инструкторами. Врачи меня хвалили. Я быстро приходила в форму. Я накачала руки, и мне стало проще управлять коляской. На то, чтобы заново научиться во сне переворачиваться самостоятельно с одного бока на другой, у меня ушел год. Я и сейчас просыпаюсь несколько раз — мне надо сесть, руками выпрямить ноги, перевернуться, и тогда я могу снова заснуть. На то, чтобы привыкнуть к своему новому телу, уходят годы. Я научилась прислушиваться к другим ощущениям, и, например, совсем по другим критериям определять, когда мне нужно в туалет.

После первого же реабилитационного центра я потребовала, чтобы мама меня больше не сопровождала и оставалась в Воронеже. Я старалась со всем справляться сама — пересаживаться в коляску, готовить, одеваться. Если привыкнуть к чьей-то постоянной помощи, от нее потом уже не откажешься. Я переживала, что буду обузой для своих родителей. Наверное, я в этом где-то перегибала палку, но зато у мамы освободилось время на себя, и она смогла вернуться на работу.

Как-то раз меня попросили навестить девушку, которая недавно попала в аварию. «Женя, попробуй, может, тебе удастся нашу Свету развеселить и поделиться своим боевым настроем?» На окружающих я производила впечатление оптимиста, хотя в тот момент я не понимала, как мне самой со всем справиться. Но я согласилась. Я заехала на коляске к Свете в палату, улыбнулась, уже собиралась было открыть рот и представиться, но тут эта бедная девушка как начнет реветь белугой, глядя на меня. Я попыталась начать свою пламенную речь: «Милая, не плачь, что ты, мы поправимся, мы пройдем через это», — но встреча продлилась не больше двух минут. Девушка попросила своих родственников больше никогда меня к ней не пускать.

Когда Света начала понемногу приходить в себя, я узнала ее историю. Света старше меня на восемь лет, когда мы встретились, ей было двадцать восемь. Света — кандидат экономических наук, до аварии преподавала в университете и работала аудитором в крупной компании. Переехала из Ставропольского края в Москву, всего добилась сама, красивая, успешная. Дома в Карачаево-Черкесии в начале января умер ее дед, и они с братом ехали на похороны. Разбились в районе Новой Усмани, под Воронежем. Брат был за рулем, Света на пассажирском сиденье. Свету ночью доставили в областную больницу. К ней вышел дежурный хирург.

— Привет, Света. Ты не узнаешь меня?

— Нет.

— Помнишь общагу мединститута в Ставрополе? Ты у нас часто бывала.

Другой Светин брат вместе с этим хирургом учился в медицинском, и в юности они действительно часто виделись. Потом встретились вот при каких обстоятельствах. Уже когда мы со Светой поделились друг с другом своими историями, она рассказала, почему так бурно отреагировала на меня в нашу первую встречу. Света вспоминает: «Въезжает в палату блондинка в розовом спортивном костюме, красивая девушка, да еще и улыбается во весь рот и пытается мне что-то рассказать. Что она может знать, она такая молодая. Она сумасшедшая? Как можно улыбаться, сидя в этой коляске? Она разве не видит, что она искалеченная?» Свете было больно смотреть на меня, она меня жалела, не понимая, что ее ждет та же участь. А я смотрела на Свету и видела себя. Да, я тоже через это проходила и прохожу. Давай вместе? Вместе не так страшно.

Позже у Светы возник миллион вопросов ко мне, например как выбрать коляску? Это же целая история — параметров миллион. Новички-спинальники вообще не понимают, на что ориентироваться. Часто люди покупают коляску вслепую, а это дорогое удовольствие, нормальная коляска стоит от 100 тысяч рублей. Но не факт, что она подойдет. Надо обязательно проконсультироваться с теми, кто пользуется колясками, потому что их выбирают в зависимости от характера травмы и темперамента человека. Честно говоря, я свою первую коляску выбрала по цвету. Она была красной. Мне было важно, как она выглядит, — я хотела, чтобы она была красивой. Когда мне ее привезли, я перепугалась: она была без подлокотников и с низкой спинкой, я думала, что буду выпадать и заваливаться назад. Но я не жалею, что выбрала именно ее. Это так называемая активная коляска, которая держит своего обладателя в тонусе и заставляет постоянно двигаться. В ней нельзя развалиться, как в кресле, сложить ручки, чтобы кто-то постоянно возил. Мне предстояло все делать самой. Как же хорошо я теперь поняла своих новых знакомых, мальчишек-колясочников, которые так упрямо отвергают любую помощь, что даже ручки с коляски снимают! Они ненавидят, когда сердобольные прохожие на улице предлагают их подтолкнуть, чтобы съехать с бордюра. Никогда не стоит хватать чужую коляску и пробовать ею управлять, если вас об этом не просили и если вы не знаете, как ей управлять, — это опасно. С колясочниками действует определенный кодекс поведения. На чужую коляску нельзя облокачиваться, ведь вам же не придет в голову облокотиться на человека! Так вот здесь то же самое.

Света вернулась домой. На первом этаже сталинского дома была почта, лифт был только на втором. Светин брат, который вел машину в ночь аварии, был рядом, помогал, носил ее туда-сюда. Через год после аварии он умер, не выдержало сердце. Ему было всего 28 лет. Света осталась в своей квартире одна. Она начала слать письма во все городские службы, просила установить подъемник, чтобы она могла выходить из дома самостоятельно. Но время шло, а ее письма никакого эффекта не имели. Тогда волевая Света купила новую квартиру, в новостройке в другом районе.

А для некоторых инвалидов борьба за положенные льготы становится делом жизни, полноценной работой. В нашей среде известна история одного бывшего госслужащего, который получил травму шеи. Он восстановился насколько мог, по крайней мере, ходит. Он старается у государства выцарапать все, что только возможно. Ему удалось добиться, чтобы ему поставили шведские потолочные подъемники, ему в квартире проложили рельсы, застеклили балкон под предлогом того, что он не может выходить гулять. Он сделал электрический подъемник в подъезде и ремонт в квартире за счет государства. Ему даже выделили новый ноутбук и оплатили установку интернета. Он знает все законы и свои права и не стесняется пользоваться старыми связями. Он постоянно ловит собесы на том, что они стараются не рассказывать инвалиду обо всех положенных льготах, и идет на них войной. Это занимает все его время. Это может занять целую жизнь, потому что даже на то, чтобы выколотить из государства санитарное кресло, которое необходимо человеку с травмой, можно потратить несколько месяцев.

Мы со Светой стали не разлей вода. Несколько лет мы ездили вместе в реабилитационные центры. Главный адрес любого инвалида в наших широтах — это санаторий в городе Саки в Крыму. Когда мы туда приехали первый раз, перед нами открылось то, что Света назвала театром абсурда. По трем улицам городка перемещались десятки инвалидов. В Саках огромный санаторий, который специализируется на наших проблемах. Впервые мы видели такое количество колясочников, людей без конечностей, карликов, людей на костылях, людей, которые хромают или ползут, чтобы добраться из одной точки в другую. Но мы-то другие, мы же сюда ненадолго приехали. Мы себя не ассоциировали с остальными пациентами, мы на все смотрели так, будто нас это не касается. Мы сейчас позанимаемся, полечимся, грязью облепимся, пройдем курс массажа, встанем и пойдем отсюда на своих двоих.

— Ну что, девчонки, как вам тут отдыхается?

Мы сидим во дворе санатория в той части, где жарят шашлыки. К нам подъехал бодрый мужичок на коляске, явно нами заинтересованный.

— Как вам сказать… Могло быть и лучше!

— А вы что, первый раз здесь?

— Да.

— Вам понравится! Я пятнадцатый год сюда отдыхать езжу, все лучше и лучше!

Мы со Светой переглянулись. Подумать только, пятнадцать лет! Нам стало не по себе.

— А на дискотеку сегодня пойдете?

— На какую еще дискотеку?

— Как на какую? Там будут все наши. Мы собираемся в семь вечера прямо на улице, аппаратуру вынесем. Будем зажигать! Ну что, вы с нами? Нам нужно побольше девчонок, а то неинтересно.

И действительно вечером на дискотеке собрались пациенты санатория со всеми видами заболеваний опорно-двигательного аппарата. Зрелище не для слабонервных! Сейчас я горжусь всеми, кто может вот так, хромая, ползая или на колесах выйти на танцпол и получать удовольствие, а тогда мы со Светой были в ужасе.

Из колонок доносился местный хит, песня Игоря Корнилова «Санаторий Пирогова»: Это чудо-санаторий, // Просто чудо из чудес! // Миллионы тут историй, // Куча счастья на развес! 

Лирический герой рассказывает свою историю: друзья посоветовали подлечить коленку, отправиться в санаторий Пирогова. Он приехал, и ему показалось, что он в раю. Дальше идет припев, и уже в следующих куплетах он более точен, описывая свои ректальные процедуры. По ходу действия он глаз не сводит с «медсестрички», и его «простата рвется в бой». Некоторые пациенты ставили эту песню на рингтон. К концу поездки мы помимо своей воли знали эту песню наизусть.

«Помоги мне! В желтоглазую ночь позови. Видишь, гибнет, сердце гибнет…» — нас ждало еще одно испытание, вечер караоке. Песню из «Бриллиантовой руки» какая-то женщина пела по третьему кругу. Истошным голосом, со всей страстью. Хоть бы ей кто-нибудь помог наконец!

Еще одно место встречи с новой реальностью — местная столовая. «Прямо вход в чистилище какой-то», — пошутил кто-то в хвосте очереди. Мы со Светой оглянулись и увидели автора, девушку Лизу. Очень скоро мы стали везде появляться уже втроем. Лиза — «шейник», как она сама говорит, у нее «удачный» перелом. Она может ходить, хромая, и одна рука у нее двигается — это большое достижение в нашем новом мире. Тоже автомобильная авария. Она проводила вечер в компании своей подруги и ее молодого человека. Вечером ему позвонили и сказали, что в магазине, которым он владеет, какие-то проблемы, надо срочно приехать. «Девчонки, мы быстро, буквально туда и обратно. Составите мне компанию?» По дороге Лизина подруга и ее молодой человек поругались. Подруга в знак протеста пересела с переднего сиденья на заднее, и ее место заняла Лиза. Через несколько минут у машины оторвало колесо. Лизина подруга Татьяна погибла на месте, а подушка безопасности самой Лизе сломала шею. На момент аварии Лизе было 23 года. Лиза разбилась под Серпуховом и попала в местную больницу. В реанимации было двенадцать коек, на каждой был человек. Лиза лежала на вытяжке с привязанной головой, она тоже, как и я, могла ориентироваться в том, что происходит, только по звукам и по теням на потолке. Гудели дыхательные аппараты, то справа, то слева раздавались стоны. Однажды Лиза проснулась в гробовой тишине. Ни звука. Лиза позвала медсестру.

— Почему так тихо? Что-то случилось?

— Проснулась? У нас такая ночка была, ты не представляешь. Тебе повезло, все проспала.

— Что было?

— Все умерли. Кроме тебя. Поздравляю! Ты теперь у нас одна в реанимации.

Через 18 дней Лизу перевели в обычное отделение. К тому времени у нее образовались жуткие пролежни и была диагностирована дистрофия, она потеряла 18 килограммов и стала весить 42 — в реанимации не кормят, потому что больничная кухня не рассчитана на пациентов реанимации. Только физраствор для поддержания жизни. Лиза понимала, что выжила чудом. Ее практически сразу обрили, так что на выписке она была без волос. Дома ее ждали четырехлетняя дочка и муж, который долго не мог прийти в себя от случившегося с его молодой и красивой женой. Он ухаживал за Лизой, научился делать все необходимые инъекции, но все это его сильно подкосило.

За время наших совместных поездок на лечение мы с Лизой и Светой обзавелись новыми знакомыми, которых мы потом не раз встречали в разных реабилитационных центрах. Замечательная Зоя Васильевна, которая упала с подоконника, когда вешала занавески. С ней постоянно находился муж, они очень любили друг друга. В одно лето Зоя Васильевна приехала одна — муж умер. Зоя Васильевна больше не видела смысла в жизни, дочка еле уговорила ее переехать к ней в Америку.

Мы познакомились с полковником Сергеем, настоящим героем! Сергей служил на Северном Кавказе, а потом его послали на границу, на Дальний Восток. Он отвечал за биробиджанский погранотряд. Он ехал проверить несколько застав по русско-китайской границе. Был сезон дождей, дорога размокла, в некоторых местах текли реки грязи. Машина угодила в яму под водой, перевернулась и сорвалась в пропасть, упала на крышу. Сергей получил серьезную травму шеи, перестал чувствовать ноги и руки. Жена Лена кормила Сергея с ложки, завязывала ему шнурки, носила его на руках. Сергей — удивительный человек, в ситуации полной обездвиженности он не терял присутствия духа. Он поддерживал жену, постоянно шутил, еще и нас со Светой подбадривал. Было видно, что это такой редкий случай, когда мужчина любит жизнь, какой бы она ни была, благодарен за то, что у него есть, и способен это так искренне выразить.

В Саках мы со Светой жили в одной комнате, а Лиза жила с пожилой дамой, этнической немкой из Казахстана, которая эмигрировала в Германию. На реабилитацию она ездила в Саки — это дешевле, чем в Европе. У нее была высокая ампутация, совсем не было ног — так бывает, когда ноги с суставом удаляют. В Саках она ездила на коляске без своих протезов, за что ее очень хвалил водитель такси.

— Вы такая легкая, вас так удобно брать на руки! Я вас просто беру как перышко и сажаю в машину. Не то что этих спинальников. Если у них ноги ничего не чувствуют, на кой-черт они им вообще нужны? Столько мороки с ними. Так их сажать в машину нельзя, эдак плохо!

— Я счастлива, что смогла вас порадовать…

Соседка по комнате говорила Лизе: «Ты что думаешь, я у себя в Германии передвигаюсь как здесь, в санатории? Ну уж нет, я в ноги наряжусь, капрончик надену, я без ног вообще из дома не выхожу. Это я только на лечении такая, чего мне перед вами красоваться».

Света с Лизой надо мной подтрунивали: «Как странно, что ты взяла с собой всего два чемодана одежды, тебе точно хватит этого на две недели?» Хорошо выглядеть мне было особенно важно. Еще были свежи воспоминания о том, что первый год после аварии я толком не могла контролировать свой внешний вид. Так что раз уж приехала в санаторий в Крыму, то со всем необходимым — с одеждой, косметикой, разной обувью. И Лизу к этому приучала, а то она красавица, но в тот момент явно в этом разуверилась. Вечно ходила в каких-то кроссовках и спортивных костюмах. Понятно, что наши вещи должны легко одеваться и сниматься, но это же не значит, что мы должны носить что-то уродливое. Я люблю джинсы, могу их натянуть, даже самые узкие, с той же скоростью, что и любая девушка, куда-то опаздывающая. Но платья в пол и пышные длинные юбки носить не могу, с ними много проблем. Засовываться в них неудобно, и они могут намотаться на колесо.

«Лиза, надень мои белые брюки, пожалуйста. Хочу посмотреть, как они сидят на человеке, который может стоять. Повернись. Отлично! Тебе тоже такие нужны, смотри, как они подчеркивают твои длинные ноги». До того как мы встретились, Лиза даже не думала, что можно нарядиться, надеть юбку или платье, сделать укладку. Мы с девчонками собирались в палате, причесывались и красились. Все-таки вечером дискотека!

Гвоздем нашей реабилитационной программы была Анжела. Колясочницу с шестым размером силиконовой груди, накачанными губами, в татуировках по всему телу и пирсинге везде, где он хорошо виден, не заметить невозможно! На плече у Анжелы было набито изображение ее в коническом лифчике — том самом от Жан-Поля Готье, в таком выступала Мадонна на концертах в начале девяностых. В татуировках Анжела была только до пояса. Как она сама считала, теперь образ и жизнь сошлись — она больше не чувствует ног. Тоже автомобильная авария, тоже под Воронежем. В больничных палатах Анжела старалась создать уют — на столике рядом с кроватью стояла электронная фоторамка, в которой сменяли друг друга Анжелины откровенные фотографии. Чаще других вылезали кадры Анжелы в неглиже — раньше Анжела танцевала в стриптизе. Ее образ уж точно не вязался с тем, как я представляла себе инвалидов. К ней моментально приклеилась кличка Анжела Силикон. По вечерам в реабилитационных центрах делать нечего, поэтому все мы, спинальники и шейники, собирались скоротать время, поболтать. Анжела и ее муж всегда были звездами нашей ежевечерней программы. Фактурная пара — Анжела с ее глубоким декольте, как будто шестого размера ей мало, и ее муж, похожий на Тарзана крепкий мужчина с мелированными волосами до плеч. Они одевались в унисон — если у него салатовые кроссовки, то у Анжелы салатовый топ, если у него спортивные штаны с полосками, то такие же полоски и на Анжелиной куртке. Они рассказывали о своих находках — специалистах в китайской медицине, которые ставили Анжеле иголки чуть ли не в глаза, о каких-то дельцах на черном рынке, которые торгуют стволовыми клетками, и есть возможность с ними договориться о сходной цене. Если бы мы, слушатели, могли попадать с колясок от Анжелиных историй, мы бы это точно сделали — особенно в той части, в которой Анжела и ее муж рассказывали, как они открыли для себя радости тантрического секса. Я, Света, дальнобойщик из-под Тулы и начальник склада из Твери слушали так, будто нам описывают жизнь на Марсе.

Анжела знала мою историю и со всей непосредственностью посоветовала посмотреть «Суку-любовь» мексиканского режиссера Алехандро Иньярриту. «Отличный фильм! Там и про тебя есть». «Про тебя» в этом кровавом фильме оказался кусок, посвященный девушке-модели, которая уводит от детей и жены отца семейства. Вскоре она попадает в аварию, у нее проблемы с ногой, она оказывается в инвалидном кресле, но вроде бы временно, пока она не получает новую травму. Ей ампутируют ногу, ее жизнь уже совсем другая. Все крупным планом: и эта блондинка, и ее нога, и вот уже и мужчина смотрит на нее другими глазами и звонит своей родной жене. Она понимает, и мы понимаем, что этой девушке конец. Не могу сказать, что это меня приободрило. Зато когда Анжела въезжала в мою палату, все вокруг меркло, облезлые стены переставали существовать, неприятные процедуры отходили на второй план. «Женька! Мне разработали специальные упражнения в коленном упоре, тебе тоже надо». «Женька! Сегодня мы учились ползать, ты завтра к нам присоединишься?» Анжела заряжала меня своей неуемной энергией и верила, что с нами все будет хорошо.

Несколько лет подряд мы с моими девчонками ездили из центра в центр. Пробовали разное. Кого мы только не видели. И девушку-сибирячку, которая не могла ходить после неудачно поставленной эпидуральной анестезии, парня из Дагестана, которому хирурги в Махачкале скрепили позвоночник проволокой из-под пробки от шампанского, очень маленького человека, который был нашей длиннющей Лизе по колено. Он не мог взобраться на скамейку в парке, Лиза его приподняла одной рукой и посадила. Вечером вспомнила о нем, пошла его искать — вдруг он без нее слезть не может! Но обошлось, видимо, он сам справился.

В Подмосковье есть больница рядом с протезным заводом, там есть отделение, которое известно своей экспериментальной методикой электростимуляции при ходьбе. Когда мы там были, весь персонал стоял на ушах. «Вы слышали? К нам на лечение шейх приехал. Да-да, самый настоящий шейх!» Мы тоже возбудились. Где ж мы еще настоящего шейха увидим? Вот, оказывается, он какой. Такой же, как мы. Беспомощный перед лицом своей травмы. И вот ко всем нам, пациентам, подключали электроды. Мышцы, которые используются при ходьбе, сокращаются под воздействием тока, и человек идет. Один из наших мальчишек смотрел на шейха под электродами и произнес: «Что шейх заморский, что Мишка с Кургана, а оба в подгузниках».

Вообще этот факт наличия подгузника не только Мишку приравнивал к шейху, он всех пациентов уравнивал между собой. На очередной процедуре с иглоукалыванием я лежала на кушетке, нас было много, и мы все лежали близко друг к другу. Делать нечего, все болтали, нам надо было минимум полчаса с иголками торчать. И тут я услышала спор соседей по кушетке. Она — женщина лет сорока, он — мужчина лет пятидесяти пяти. Оба после перелома позвоночника. В процессе спора женщина ему бросила: «Не надо мне тут понты колотить! Это раньше ты был полковник милиции. А сейчас ты тут лежишь и так же, как я, ходишь под себя!»

Как-то раз я попала на прием к молодому доктору лечебной физкультуры. Я ожидала, что он мне даст инструкцию по упражнениям, которые мне надо выполнить, и новые направления на процедуры. Полчаса он стучал по мне неврологическим молоточком, колол меня специальной иголкой, сгибал мои ноги в коленях, изучал мои снимки МРТ и выписки из больниц. А потом сказал: «Что ты паришься? Ты будешь сидеть до конца жизни. Тебе не надо пытаться встать, тем более пытаться ходить, тебе это не нужно. Это нужно другим людям, например, после инсульта, тем, у кого травма полегче. А тебе это не надо, только будешь коленные суставы портить».

Прием закончился, а у меня в голове все крутилось «ты будешь сидеть до конца жизни». По его тону я не понимала, он шутит? Мне еще такого не говорили! Кто он вообще такой? Он давно мед закончил? Откуда он знает? Кто дал ему право говорить такие вещи? Меня колотило. Я решила, что просто необходимо сообщить руководству реабилитационного центра о том, что у них работает какой-то псих. Разве можно людям говорить такие вещи?

Директор реабилитационного центра меня выслушал, развел руками и сказал: «Ты не первая, кто жалуется на этого доктора». Вот и весь разговор.

Я продолжала свои занятия, в них уходила вся моя ярость. Я ходила в ходунках в специальных пластиковых ортезах. Это было испытанием: я волочила ноги, они подкашивались, я падала, но продолжала. К вечеру я валилась без сил. Как-то раз я присоединилась к группе ребят, которые выехали на колясках на крыльцо больницы покурить. Мы болтали, и я показала им свои мозоли — несмотря на то, что я занималась в специальных спортивных перчатках, ладони у меня были как у профессиональных штангистов. И тут кто-то из ребят мне сказал: «Женя, забей. Расслабься. Хватит над собой измываться. Ты не будешь ходить. Это навсегда. Что ты в первые несколько лет отвоевала у болезни, то твое. Если ты до сих пор не смогла ходить, значит, все. Тебе надо это принять. Жизнь одна, и, кажется, твоя проходит мимо». Я не нашла, что ответить. До последнего я гнала от себя эти мысли.