«На фоне шимпанзе печален был мой вид» Новый поэтический сборник Мишеля Уэльбека — впервые на русском

В апреле издательство Corpus выпускает сборник стихов Мишеля Уэльбека, лауреата Гонкуровской премии, одного из самых прославленных французских писателей. Уэльбек вернулся к поэзии после 15-летнего перерыва — его первые три поэтических сборника вышли в 1990-х годах. Его четвертая поэтическая книжка «Очертания последнего берега» была опубликована в 2013-м. В сборник на русском языке вошли переводы стихов из всех четырех книг. С разрешения издательства «Медуза» публикует 12 стихотворений из «Очертаний последнего берега» (перевод Елены Гречаной).

●●●

О таксах я любил подолгу говорить,
В то время
Склонялся я к какой-нибудь системе 
Попроще (новый мир задумал сотворить).

Я, умствуя, часов провел немало 
В траве на склоне дня:
Зуд философский донимал меня, 
А небо так сияло.

●●●

Знакомый в жизни с тем, что клонится к упадку, 
С путями, что всегда заводят в тупики,
(Не мог я и вообразить,
Что, как бы жизнь ни оскудела,
Отвратное желанье быть 
Во мне все ж накрепко засело. 
Какая-то тупая сила 
Остановиться не дает, 
Хотя нам все уже постыло 
И очевиден наш уход).

●●●

В разброде чувств, в тоске встаем мы по утрам
И дышим без проблем под небом бестревожным, 
Но мы не верим в то, что жизнь еще возможна,
Что живы мы еще, что срок не вышел нам.

Расстались с детством мы, у всех своя игра; 
В плену привычки или сами захотели, 
Порывы страстные мы подавить сумели, 
И вот уж партию заканчивать пора.

Клубится серый прах над зыбким основаньем, 
А ветер налетит — и чист простор от пыли. 
Хотелось жить, и мы об этом не забыли. 
Безвольные тела застыли в ожиданье.

●●●

Собачкой белой быть, за палочкой стократ 
бегущей перелеском,
Иль старым пастырем, свершающим обряд 
без стонов в день воскресный.
Иметь любую, в общем, веру, овладеть
набором жестов, схожих
С дурацким танцем, простеньким, что станцевать 
легко и быстро сможешь,
Как турки, в хоровод встав бодро, без усилий, 
почти без размышленья.
Достичь бы наконец всегдашнего блаженства 
возврата, повторенья.

●●●

Мой единственный друг, электрический счетчик, 
Как пройдет полчаса, треск сухой издает,
И его механизм, нет которого четче,
Утешает меня средь недавних невзгод.

В детстве я обладателем был диктофона,
И, читая стихи, ироничный слегка,
Я восторги поэтов прилежно слагал
В дружелюбную глубь двух его микрофонов.

Да, подростком, не знающим мир, глуповатым, 
Я приборы любил совершенных конструкций. 
Жизнь казалась значительной мне и богатой 
При условии чтенья их мудрых инструкций.

Существа человекоподобные рядом
Не тревожили сон мой, что было мне впрок. 
Жизнь свою я устраивал как старичок,
Милый, тихенький, но с проницательным взглядом.

●●●

Афиша «Топ Санте», на ней толпа людей. 
Проблемы либидо… Надежное решенье… 
Надежней умереть, чтоб синие сиденья 
Очистились в метро. Придумать поновей 
Уклад, другую жизнь, другое поколенье,

Другие рельсы. Вот сияет 
Платформа «Бусико», не сбиться. 
Вся в белой плитке. Полагаю, 
Везеньем было бы жениться.

Хочу ярчайший миг прожить, 
Он стал бы совершенным даром 
И смог бы смерть преобразить; 
Феликс Фор… признаки удара…

Мелькают станции, и скоро 
Готовиться мне к пересадке. 
Жизнь, вот она, почти покорна, 
Но все со мной играет в прятки.

«Топ Санте» — журнал, посвященный теме здоровья.

Феликс Фор (1841–1899) — президент Франции в 1895–1899 гг.; по одной из версий, умер от удара во время свидания с куртизанкой. Станция метро «Бусико» расположена под проспектом его имени.

●●●

Жмут велогонщики, средь них 
Имеются соцдемократы.
От боли, страха я притих. 
Мученья — за победу плата.

Увидев Рийса в их гурьбе 
И как ему дается трасса,
Я уж не помню о себе. 
Его лицо кривит гримаса,

Он выглядит как человек, 
Уверенный: спасенье — в муке. 
Войдут в историю навек
Его тестикулы и руки.

Но красоты не будет в ней, 
Ни радости, один лишь долг. 
И голос жалости во мне, 
Надежды голос все не молк.

Брайне Рийс — датский велогонщик, победитель «Тур де Франс„1996 года.

●●●

Жаку Ле Минору

Ответственности явный груз — 
Твоей супруги тачка. Тесно
Тебе в ней, лучше бы петь блюз
С невзрачным маленьким оркестром.

Года идут, а ты все тот же,
Жизнь изменить не бросил план. 
Все потому, что ты художник, 
Романтик, старый наркоман.

Сторона „Б“

Потом притягивать все вдруг перестает. 
Остался прежним мир, и в нем полно предметов 
Непрочных, суетных, в которых толку нету,
И льется тусклый свет с безжизненных высот.

Сторона „Б“ существованья, 
Без радости и без страданья, 
Вот только тело износилось. 
Вся жизнь становится могилой.

В грядущем — мертвая пустыня, 
Лишь прошлое наносит раны, 
Пора надежд, самообманов. 
Загадка жизни? Нет в помине.

●●●

Приносит вечер мир и разочарованье;
Ход сбавлен, в венах кровь как будто замерла, 
В оцепенении размякшие тела,
Прогноз на завтра: солнце скроется в тумане.

Покойно и светло средь загорелых тел,
О смерти позабыть, похоже, их удел. 
Программу задали привычки их и гены;
Змей в воздухе повис, один во всей вселенной.

Ни дуновения. Змей падает на скалы, 
Ребенок подбежал и смотрит, что осталось: 
Обломки планок, ком веревок, клочья ткани. 
Природе дела нет до жалоб и страданий.

А детская душа от горя чище станет. 
Когда б поднялся ветер, смел бы, рьяный, 
Плоть жалкую, унял болтливость океана! 
Когда б поднялся ветер, ветер ураганный!

●●●

Предвестником дождя стал с моря ветерок. 
Как колесо в крови, диск солнечный алел. 
Один на берегу, сжав зубы, я сидел,
От горечи во рту отделаться не мог.

На фоне шимпанзе печален был мой вид,
Сидел я с купленной тобой консервов банкой. 
Природа нам должна послушной стать служанкой. 
Я был совсем один на пляже и небрит.

Природа заодно с живыми, чей удел
Однажды околеть и массой стать застылой. 
Сорваться в пустоту всегда мне страшно было, 
И вот, вцепясь в песок, над бездной я висел.

От ливня, грохота исчезло все вокруг.
Я чуял, что попал в лихой водоворот.
Я слишком долго жил. Похоже на просчет. 
В неимоверный мрак мир погрузился вдруг.

●●●

Я не приду назад,
Я не вернусь, о нет, 
Сюда, где я чужой,
Где солнце — сущий ад, 
Мне страшен солнца свет. 
Довольно. Бью отбой.

Дни тянутся, томят 
Безликой чередой.
Плясун покинет ряд,
За ним — лишь след пустой.