«У нас один начальник в стране. И все» Спецкор «Медузы» Илья Жегулев поговорил с главой Крыма Сергеем Аксеновым

2015 год в карьере главы республики Крыма Сергея Аксенова оказался гораздо более проблемным, чем 2014-й. Москва открыто обвиняет его чиновников в неэффективном расходовании средств, направленных на ремонт дорог. Одновременно Федеральная служба безопасности завела уголовное дело на министра промышленности Крыма. Все это — дополнительные неприятности для региона, экономика которого из-за войны санкций и так находится в глубоком кризисе. Специальный корреспондент «Медузы» Илья Жегулев встретился с Аксеновым и поговорил о его отношениях с федеральным центром, а также о том, что происходит с крымским бизнесом.

«Дороги делают плохо, откровенно говоря»

Возле здания республиканской администрации в Симферополе, которое полтора года назад охранялось «самообороной Крыма» (так, что даже к подъезду нельзя было подойти), теперь нет ни одного полицейского. Впрочем, на втором этаже здания, по пути к кабинету главы республики, выставлен дополнительный кордон. В кабинете — дорогая мебель, на видном месте висит портрет Владимира Путина.

Сам Сергей Аксенов встречает меня с телефоном — обсуждает с кем-то ремонт моста рядом с совхозом «Красный», упоминая в беседе вице-премьера Дмитрия Козака. «Я у них стою над головой каждое утро, — говорит он, повышая голос, в трубку. — Кто не вышел на дороги — всё, пусть даже не подходят близко ко мне потом! Я уже вам отписал, надо просто по-быстрому посмотреть. Там сумасшедшие пробки. Иначе мы там с ума сойдем, хорошо?»

— Совсем беда с дорогами?

— Главное — кому работать, вопрос же всегда в этом. Кто это будет делать? И как это будет делать?

— Это я почувствовал на себе, доехав от Керчи до Симферополя на мотоцикле.

— Ну, 20 лет никто ничего не делал. Еще нюанс: никто из крымчан не выполнял такие подряды в таких количествах. Когда денег не было — было плохо, сейчас деньги есть — тоже плохо. Они просто не умеют, и не делали никогда такие объемы качественно. Мы-то хотим, чтобы крымские предприятия работали, так или иначе. Да, материковые есть, они системные, но мы понимаем: если мы их возьмем — другие расценки будут. Поэтому мы сейчас поставили всем задачу: если до 15 июля на дороги не выйдут — все, снимаем. Я задачу по ремонту выполню с вами или без вас.

— Может, крымчанам объективно не хватает оборудования, денег? Опыта, в конце концов?

— Нет. Оборудование реально есть, но все равно — если по качеству смотреть — 50% делают плохо, откровенно говоря.

— Росавтодор говорит, что вы освоили средства и не построили дороги.

— Нет, почему? У нас в Симферополе потребность по городу — [на] 13 миллиардов рублей, чтобы город просто сделать. На Симферополь потрачено 800 миллионов рублей, а в прошлом [тратили в год] — ну, 300. Что там сделаешь? Вся сеть дорожная в уничтоженном состоянии. 80% не соответствует никаким стандартам. Конечно, ее кусками латали.

По прошлому году у нас было 3 миллиарда рублей, отработали два, получился один миллиард — остаток. И 4 миллиарда на этот год. У нас же ежедневно мониторинг идет по дорогам, кто должен был выйти. Сегодня вышли три компании, которые как раз российскую трассу ремонтируют Симферополь—Феодосия, остальные не вышли. Хотя должны были выйти.

— Вы слышали о претензиях Федерального дорожного агентства? Ваш коллега — глава крымского госсовета — утверждает, что они не правы. А вы как считаете?

— Не правы в части чего?

— Вам дали средства, они были освоены, а дороги не сделаны.

— Да было все освоено, вот реально. На дороги только начали выходить. Мы же проектную документацию перекладывали украинскую. Все ПИРы [проектно-изыскательные работы] перекладывали с украинских проектов, адаптировали ситуацию, пересчитывали сметы. Если бы не было этих проектов, мы бы и в этом году тоже не сделали. То есть только бы начали закладывать на проектирование. Поэтому за прошлый год мы всего на два миллиарда сделали дорог.

— Может быть, Москва на вас этими претензиями давит, чтобы в Крым зашли российские компании?

— На меня вообще никто не может давить. Что на меня давить? На меня где сядешь, там и слезешь. Есть руководитель страны, есть целесообразность. Мы же из этого исходим. Если есть предложения от материковых компаний, мы готовы обсуждать, рассматривать. Просто чтобы все это сделать, нам надо производить, условно, 6 тысяч тонн асфальтобетона в сутки. Мощности такие у наших компаний есть. На месте. Сейчас они готовы выполнять 4,5 тысячи тонн в сутки, чтобы решать эту ситуацию. Смысл сейчас заводить материковых? Тогда надо останавливать этих — и стыковать. Мы материковых заведем только в одном случае: если в ближайшее время свои не покажут, что они качественно строят.

Я говорю [тем], кто хочет работать длинно: 5% — рентабельность, все, на дорогах больше я вам не дам. И [с вас] гарантия два года — на отсутствие ямочного ремонта. К тому же будьте готовы, что к вам в конце придет Счетная палата и все это пересчитает.

— Но желающие все равно есть?

— Конечно. Потому что большие объемы. У нас до 2020 года почти 115 миллиардов [рублей], это большие деньги. Можно работать. У кого-то трудовой коллектив, новые компании, которые после Сочи остались, с коллективами, с оборудованием. У них просто все это висит, это все у них расходная часть. Они готовы сюда перебазироваться.

— Что вы собираетесь предпринимать в связи с низким турпотоком? Он у вас вернулся на украинский уровень?

— Сейчас уже стало выше, чем в 2013 году. А, нет, вру. 2013-й мы только нагоняем, но по сравнению с 2014-м — уже выше. Еще вопрос какой: ни в 2013-м, ни в 2012-м не было реальной системы подсчета [туристов].

— В 2013 году приехали шесть миллионов туристов. А сейчас?

— Сейчас уже приехали, наверное, три. У нас только аэропорт, получается, встречал только что полуторамиллионного пассажира в этом году. А через керченскую переправу в пиковую ситуацию идут 15 тысяч человек в сутки.

— Но не все же туристы?

— Не все, конечно. Но по динамике 60% — это туристы, 40% — те, кто едут по работе, по своим делам.

— Вы уволили министра по туризму — значит, ситуацией все равно недовольны.

— Дело в том, что системная работа предполагает системный подход. Но где его найти сегодня? Мы же с вами понимаем, что найти сегодня системного человека, который бы пришел, сел, оценил возможности своего министерства — сложно. Что я должен делать как руководитель республики? Вот у меня карта. Что у меня есть в активах, что в пассивах, какая ситуация? Я должен из этого всего выстроить такую систему управления, которая будет давать максимальный эффект в виде поступления финансов в бюджет и, соответственно, уровня зарплат. Да, каждый министр выполняет свою работу. Но, в то же время, они не видят конечный результат по развитию отрасли. А уже должен сложиться конечный план, реально.

Вот крупные нефтяные компании — Shell, например — они как отбирают менеджмент? У менеджера должно быть видение стратегии. У нас есть столько-то санаториев, столько таких, столько других. Из этого всего он должен сложить систему работы, он должен сказать: максимальное поступление средств в бюджет и максимальные доходы граждан будут только при таких, таких и таких условиях. От нас, в свою очередь, необходимо принять такие-то нормативные акты. Поэтому к министру может не быть претензий, что он не профессионал. Но на сегодняшний день нужен другой менеджмент. Вот и все.

— Насколько туризм кормит республику?

— В общем, от 7 до 10% в нашем общем валовом продукте. Пока это немного, конечно.

— А где брать доходную часть бюджета?

— Дело в том, что у нас 85% всех доходов — это НДФЛ на физлица, налог на прибыль организаций. Мы же в чистом виде доходы получаем только от наших госпредприятий, но они еще толком практически не заработали. Вот были ГУПы по оборонке. Пока там общая загрузка — где-то около 35% всего от мощностей. Соответственно, они пока себя бы прокормили — доходы мы от них не рассчитываем получать в бюджет.

«Национализация проходила не по фамилиям»

— Вы подсчитывали общий объем национализированных предприятий? Сколько, так сказать, э-м-м-м, заработала республика на этом?

— Мы не подсчитывали. У нас не так уж и много, если на то пошло, национализировано. Около 150 санаторно-курортных комплексов были государственными. Около 100-140 объектов национализированы — это предприятия [бывшего губернатора Днепропетровской области, украинского предпринимателя Игоря] Коломойского, они пойдут под продажу в чистом виде. Чтобы закрыть долги по вкладам граждан. Не только в «Привате» [который принадлежит Коломойскому], но и по всем остальным [банкам].

— Почему только Коломойского?

— Потому что именно «Приватбанк» больше всего подвел вкладчиков — по всей этой ситуации. Когда он перестал выполнять свои обязательства [перед крымскими вкладчиками], у нас пострадавшими оказались под 200 тысяч человек. И в основном от деятельности «Приватбанка». Ну как нам закрывать ситуацию? Банк свернулся — людям всем должны. Смысл нам подрывать финансовые устои здесь?

Поэтому мы решили пойти таким же путем — национализировать. Государственные объекты, которые нам достались, практически все разрушены. Сегодня на большей части из них, условно, стоит каркас, прибита мебель еще с советских времен, еще с 1960-х годов. Туда приезжаешь — просто тихий ужас, потому что директорам санаториев ставили задачу только собирать кэш по окончании сезона. И больше ничего. Никто в модернизацию не вкладывал. Все, что нам досталось от национализации, будет в 80% случаях продано частникам.

— Вообще, не только Коломойский от национализации пострадал. Предприниматель Сергей Тарута потерял парк — памятник садового искусства в Партените, у другого предпринимателя Константина Жеваго отняли судостроительный завод «Залив», у Владислава Грицака отняли «Крымавтотранс».

— «Крымавтотранс» — 62 автостанции, которые занимаются обслуживанием; в данном случае — оказывают прямые услуги населению. Это стратегическое предприятие. Во-вторых, это предприятие было похищено в свое время, там было ЗАО, ваучерная приватизация, ни копейки государство не получило. Скупили ваучеры условно за 30 тысяч долларов, получили контроль над 62 автостанциями. И все 15 лет это предприятие проводило отмывку. С 2009 года я был в комитете по транспорту как раз — они не платили налогов, уходили от всех ситуаций. Даже в прошлом году 39 миллионов была неуплата налогов, было возбуждено уголовное дело.

Если бы Крым был в составе Украины, тогда, я уверен, эти автостанции стали бы госсобственностью, но только через процедуру, через уголовное дело.

— А тут можно без процедуры. Удобно.

— Ну, у нас такого нет. Такого механизма не было, потому что у нас не было первичных документов о собственности. В Украине же все это находилось. Вы же понимаете, мы все понимаем, знаем эту историю. Понимаем, что всех дурят.

У них была создана система минимизации всех расходов: они же не платили ничего в пенсионный фонд, большинство сотрудников на кэше сидело, никто из них на работу не был оформлен официально, они оформились только после национализации. Поэтому в исключительных случаях, когда предприятие имеет стратегический характер для Крыма… Было принято решение по «Крымэнерго», «Крымавтотрансу» из частных. Национализация была стратегического характера.

— А газовые компании? «Крымгаз» у Дмитрия Фирташа зачем отобрали? «Транс-континенталь» у Юрия Колесникова?

— Там не было вопроса национализации, там был вопрос принудительного выкупа всей сети. В свое время на баланс Украины они были переданы бесплатно, просто вообще подарили все газовые сети!

— Но у них были собственники. Вы даже не пытались как-то с ними утрясти эту проблему — официально или неофициально?

— Пытались. Конечно, со всеми пытались договориться.

— Тот же Фирташ при этом остался крупным собственником предприятий в Крыму. У него крупнейшее предприятие «Крымский титан».

— У нас же здесь не по фамилиям. Национализация проходила, прежде всего, не в связи с фамилиями.

— Но как с ними выстраиваются отношения — после такого отъема? Эти инвесторы теперь — «иностранные», и они оказались в неловком и не совсем защищенном положении.

— В личном плане отношения никак не выстраиваем, потому что они сидят за границей. Мы никак в этой части не общаемся, ни с одним из них. Им общение со мной — это тюрьма, там для них на Украине — это вообще… Если они только узнают, что кто-то ко мне приехал…

Я так смеюсь: говорю, что на Украине вопрос решить вам не могу, могу только уволить — позвонить в приемную [украинского президента Петра] Порошенко и за кого-то попросить. Сказать за кого-то — «хороший человек»; его сразу уволят, за две минуты. Я в плане шутки, когда мне друзья звонят, у которых бизнес на Украине: пожалуйста, говорю, любой вопрос решу. Или похвалю кого-то в прессе, скажу — хороший парень…

— Как вы на них влияете, чтобы они перерегистрировали бизнес в России?

— Они все перерегистрировались. Почему? Если бы не перерегистрировались, мы бы так или иначе их деятельность прекратили. После 1 марта [2014 года]. Они все уже под российским законодательством [через] аффилированные структуры, чтобы не показывать на Украине, что они здесь имеют бизнес. Но нам-то, по сути, все равно, какая там техника, нас не интересует. Нам важно, что предприятие платит здесь налоги, здесь люди получают зарплату. Крымчане работают.

Мы никого не трогали. Вообще — все как были, так и остались. Собственники остались, большая часть украинских [сетей супермаркетов] — «Фуршет», «Сильпо», ни одного ритейлера, никого вообще не трогали.

— А заправки?

— Мы только национализировали 31 заправку Коломойского.

— А как вы в такой ситуации строите отношения с российскими инвесторами? С учетом санкций и прочего.

— Дело в том, что инвесторы заходят. Мы сейчас строим механизм, чтобы с людьми работать. Нам тоже нужны квалифицированные люди в органах государственной власти. Почему мы выступаем за поднятие зарплаты? Сегодня зарплата в поселковых советах, например, оклад на месте — 3700. Плюс с выплатами всеми получают на руки 7000. У людей дурное количество работы, которое отличается от всех субъектов Российской Федерации. Как быть? Если мы не будем платить людям достойную зарплату, мотивировать, и говорить о том, что в органы госвласти должны прийти системные люди, то вообще никогда ничего не сделаем.

— Я понял, зарплату всем хорошо бы повысить. А что с инвесторами-то?

— Инвесторы заходят. У нас заключено сегодня уже 17 прямых инвестиционных контрактов, подано 353 заявки по различным проектам. У меня каждый день от пяти до семи инвесторов.

— Есть крупные инвестиционные проекты, которые точно уже заключены и которыми вы гордитесь?

— Сельхозпереработка, выращивание винограда — 850 гектаров виноградников высаживает «Легенда Крыма». Это предприятие с собственниками-россиянами, но здесь, на территории республики, они уже работали до этого. Другой крупный инвестор сейчас заходит — у него в Первомайском районе 3000 голов крупного рогатого скота под молочное стадо; сейчас вот еще 6000 завезут, уже на подходе.

— И все они тоже еще в украинском Крыму начинали бизнес.

— Начинали на Украине, но сейчас решили продолжить. Мы на первом ялтинском форуме, который был в апреле, сразу пять соглашений подписали. Пять документов выдали о статусе участника свободной экономической зоны. И они уже зарегистрированы были. На самом форуме поступило еще 33 заявки, которые были сразу [переданы] на рассмотрение, но сейчас находятся в процессе.

— Эти бизнесмены — с учетом санкций — скрываются от публичности?

— Нет, есть те, кто прямо заходит, есть те, кто заводит аффилированные структуры. Нам-то, по сути, все равно. Нас интересует результат, создание рабочих мест, уплата налогов. Один из уникальных проектов — у нас люди датскую норку здесь выращивают. Этого, честно говоря, я сам не знал. В марте 2015 года первую партию, три с половиной тысячи норки, завезли.

— Но, как я понимаю, вам в основном приходится работать либо с украинскими собственниками, либо с россиянами, которые начинали вести бизнес еще при Украине, а сейчас просто не ушли, но продолжили.

— Вообще, мы заинтересованы, чтобы все крупные украинские олигархи нашим россиянам все продали. Нам проще, чтобы они находились на законодательном поле Российской Федерации. Понимали картину.

— Вы это формулируете как цель?

— Цели никакой. Давления никакого не оказывается. Нам бы хотелось. А так — когда собственники, особенно те, кто в публичном поле, прячутся, что-то рассказывать мы не можем — и мы не имеем никаких гарантий. А завтра им скажут прекратить финансирование? Все это признак политики. Для нас эти предприятия непрогнозируемы. Мы ни на кого не давим, никаких претензий к украинскому бизнесу, гражданам; собственность, которой владели граждане Украины, вся за ними осталась. Ни один человек, кроме Коломойского, персонально не пострадал.

«Президент никогда незаконных решений не принимает»

Открывается дверь, в кабинет входит полпред президента в Крымском федеральном округе Олег Белавенцев. «А это представитель нашего президента Олег Евгеньевич», — говорит Аксенов. Белавенцев здоровается с корреспондентом «Медузы», проходит в комнату, садится; дальнейший разговор проходит при его молчаливом присутствии. За все интервью он не произнесет ни слова.

— Только я собирался задать вопрос, является ли Крым настоящей автономией, как тут приходит представитель президента. Насколько вы автономны от Москвы? В отличие от тех же отношений с Украиной в годы, когда Крым был украинским?

— Нет, Крым — субъект Российской Федерации. Как автономный? Просто у Крыма сейчас есть законодательная инициатива. При Украине Крым ее был лишен и не мог вносить никаких предложений. Сегодня у Крыма есть законодательная инициатива. Мы в Госдуму обращаемся в плане внесения изменений в федеральный закон и так далее. С точки зрения того, что у нас [особая] экономическая зона — у нас особый подход, президентский контроль, он держит под контролем все процессы, которые происходят с Крымом, — вот из этого исходя, да.

— У вас есть какие-то недопонимания с московскими, например, силовиками?

— Нет. Вы по последним событиям говорите?

— Да. Уголовное дело против министра промышленности Крыма Андрея Скрынника говорит о том, что с согласованностью проблемы — и есть трения (Скрынника подозревают «в пособничестве хищению имущества и имущественных прав Бахчисарайского районного потребительского общества»; арестован чиновник не был, он продолжает работать в правительстве Крыма — прим. «Медузы»). 

— Вообще, что такое трения? У меня нет претензий ни к одной организации. ФСБ, прокуратура, МВД — это организации, которые играют для страны самую важную роль. В то же время, как и в органах исполнительной власти, в силовых структурах работают конкретные люди. И там есть как хорошие, так и плохие.

Я всегда делаю выводы из деталей конкретного дела. В данном случае речь идет только о том, что материалы, на основании которых задерживался Скрынник, не соответствуют никаким параметрам. По одной причине: ему вменяют ситуацию, которую он в принципе не мог совершить. У него не было возможности похитить Бахчисарайское райпо, потому что: первое — оно было национализировано; второе — на основании решения совета министров. У них 1 июля стоял конкретный срок окончания даты инвентаризации и оценки, по которой они должны были его на баланс поставить за государством.

Вопросы Бахчисарайского райпо обсуждались публично на заседании совета министров, были все стенограммы, были все силовики, когда принимались решения. На баланс не поставили госсобственность, потому что не было возможности инвентаризацию проводить, а бывшие собственники просто не допускали никого на эту территорию. Девять раз — вру, четырнадцать раз — происходил захват, то есть выгоняли сотрудников ГУПа, которые приходили инвентаризовать имущество. Ну не странная сама по себе ситуация? При этом реакции не было ничьей, хотя поступали заявления в правоохранительные органы.

Господин Скрынник пошел по пути защиты интересов государства, только как всегда выбрал неправильный способ.

— А вас не удивляет, что вас не спросили? Вы глава республики, у вас министра арестовали фактически.

— Когда вопрос стоял о задержании, наоборот, меня поставили в курс дела. И мне позвонили, и согласовали позицию.

— И вы же были с этим не согласны.

— Нет, мы сказали: мы согласны. Однозначно. Проводите следственные действия в одном случае — если вы уверены в судебной перспективе. Что она будет.

— Ну, она у нас всегда есть.

— Послушайте, мы же взрослые люди, мы же понимаем. У нас же, по сути, законодательство находится на грани. Часть людей работала в украинском законодательстве, часть в российском. Где найти эту грань? Она все время вылазит, каждый день у нас десять вводных, которые не регламентируются никаким федеральным законом. Вообще никаким.

Приходит вчера сельхозник и говорит: «Нам, чтобы работать и получить все разрешения, надо сделать так, чтобы вот там было такое расстояние от жилого сектора». Сегодня ни один производитель в Крыму не соответствует этим требованиям, так что — надо их закрыть? Объективно? Конечно, нет. Мы пишем, каждый вопрос вручную. Я, [полпред президента] Олег Евгеньевич [Белавенцев]…

— Не считаете ли вы это ударом вам в спину? У вас берут министра — не местная прокуратура, а ФСБ. Неужели вы сами не можете разобраться, кто у вас вор, а кто нет?

— Дело не в этом. Органы должны — министра, хоть кого. Мы выступаем сегодня инициаторами борьбы с коррупцией на переднем плане. В данном случае — это органы власти республики Крым. И здесь нет никаких ситуаций. Мало того, мы работаем с силовиками, и ни одному силовику не запрещено запрашивать, приходить и выяснять.

В то же время, мы говорим об эффективности работы. И приводим примеры. Вот проверяли ГУП «Морские порты». С 1 января по 30 апреля там прошло 245 проверок. Не работало предприятие, отвечало. Не работали органы. И все имитировали… Получается, огромный механизм занимался имитацией. Одни отписывались, другие предъявляли претензии.

— А зачем столько проверок?

— Мы официально подняли вопрос. И мы говорим: ребята, мы за борьбу с коррупцией, но, в то же время, мы никому не дадим кошмарить наших министров по пустым поводам. Если у человека не было умысла украсть, не было возможности даже — мы видим это из конкретных материалов… Определенные вещи делались, может быть, и правильно, но выбрался неправильный способ защиты. По сути, правильно, но способ выбрал неправильный. Если нет корыстного интереса, а совершена процедурная ошибка, как минимум, мы считаем, [что они] не должны были задержания проводить, тем более в публичном поле проводить ситуацию. Мы же работали с конкретными людьми, не с организациями.

ФСБ — уважаемая организация, делающая много для страны; прокуратура, МВД — тоже. Все в порядке. Но исполнители — это отдельная тема. Причем часть, которые здесь, в Крыму, — это бывшие служители Украины. И какой смысл задерживать министра, и выплескивать [в публичную сферу]? Если сейчас дело закончится. А мы это уже понимаем, потому что нет ущерба республике Крым. Совмин не признан потерпевшим. Каким образом собирались предъявлять претензии? А из всего этого сделали пиар.

— И кто же делает на этом пиар?

— Это цель тех товарищей, которых не пускают сюда с различными коммерческими проектами. Сегодня здесь нет ни крупных структур, которые заходили бы и пилили бы бюджет, здесь все находится на контроле. Мы в полном взаимодействии с федералами. Мало того, пусть сразу в открытом режиме нас мониторит Счетная палата.

[А то ведь] у нас сегодня чиновники просто боятся работать — в ситуации, когда они еще не до конца понимают нюансы, у нас переходный момент с документами. Приходят ко мне и говорят: все, мы больше ничего подписывать не будем. Зачем нам это нужно? Мы тут сидим, за относительно небольшие деньги работаем, зачем нам эти приключения? Нас за эту процедуру будут судить? Зачем нам этот цирк?

Потому мы договорились, всем пообещали: все будет по справедливости. Если министр не виноват, мне все равно, кто стоит за задержанием. Абсолютно все равно. Я буду настаивать, отстаивать справедливость, его интересы. Никто здесь делать такие вещи не будет.

— А в чем тогда смысл всей этой истории? Вас, народного главу республики, пытаются подвинуть?

— Вы поймите, в стране сегодня есть лидер, которого мы любим и уважаем, который сегодня и держит [ситуацию в Крыму] на особом контроле. Есть масса людей, которые хотят решать вопросы. Но, в тоже время, есть много деятелей, которые хотят пилить. Их сюда не пускают. Мы всем говорим: ребята, у нас есть один начальник в стране. И все. Никакие ссылки ни на кого здесь, в Крыму, не принимаются.

— Даже на Путина?

— Президент никогда никаких незаконных решений не принимает.

— Частники тоже жалуются, что после перерегистрации к ним сразу пришли с проверками.

— Мы же пытаемся отрегулировать, а это многим не нравится. Тот же [вице-премьер Дмитрий] Козак, премьер наш Дмитрий Анатольевич, Совет Федерации, Госдума, Администрация президента, первый руководитель — всегда поддерживают нас. Конечно, есть много деятелей, которые не могут здесь реализовать свои коррупционные схемы. Потому что здесь очень четкая позиция.

Схема сбора раньше вертикальная была, сидел премьер-министр [в Крыму], он знал, что каждый месяц ему заносят дурные деньги; все знали, кто сколько платит. Сегодня нет таких схем, все, не закинуть — запрет. Может быть, кто-то по мелочам что-то и делает. Да и люди, которые внизу, не получают дополнительные зарплаты, в том же УФМС есть те, кто нарушают закон. При этом, опять же, я никогда не говорю, что УФМС плохой — нет, есть те, кто честно там работают, а есть те, кто нарушают закон. Но если мы не создадим условия, они дальше будут нарушать закон.

У нас все заседания совета министров проходят публично, в прямом эфире. Мы представителей всех разных [общественных] групп — академии наук, молодежного совета — вводили в состав коллегии всех министерств. Вот вы какой орган? По экологии? Вот вам коллегия по экологии. Вносите ваши предложения, выступайте на коллегии. Находясь за пределами здания органа исполнительной власти, критиковать просто. Если бы я хотел критиковать, а поверьте — я умею, от меня бы болела голова у всех. У [бывшего президента Украины Виктора] Януковича — персонально — от этой ситуации. Я просто знал, что нужно делать, я не переводил на персоналии, на органы какие-то.

— У Путина от вас не болит голова?

— Нет, конечно.

— Вы его не критикуете?

— Вопрос не в критике. Президента и не за что нашего… Впервые, когда Крым готов гордиться своим лидером — такого не было никогда. Есть чувство уважения и гордости за руководителя страны, вот в чем вопрос. Наоборот, мы стремимся сегодня — что я, что Олег Евгеньевич (косится на полпреда) — меньше беспокоить лидера, у которого головной боли еще больше, чем у нас, в тысячу раз.

— Два года назад вы не представляли, что такое произойдет. Даже в телевизионном эфире говорили, что Крым должен остаться в составе Украины.

— Но тогда были совершенно другие условия — Украина должна была войти в Таможенный союз с Россией. У меня же по всем моим интервью была ситуация, что Украина должна быть в Таможенном союзе, Украина должна повернуться лицом к России, а мы, Крым, в составе Украины, конечно, за публичное сотрудничество…

— Но в 2014 году ваша жизнь круто изменилась, да и жизнь региона тоже. Было что-то, к чему вы не были готовы?

— Сюрпризов никаких особых не было. Мы просто понимали, что у нас масса вопросов, которые не попадают под регулирование федеральными законами. Но это не сюрприз, это ожидаемая ситуация. Просто этих вопросов оказалось слишком много. И они вылазят, по многим причинам, на которые граждане не имеют влияния. Так получилось, что в Украине это было разрешено, а в России запрещено.

В то же время, есть позиция президента, который говорит, что гражданин не должен пострадать в результате того, что произошло. Каждый день у нас масса вопросов, к которым мы должны в ручном режиме искать рецепт.

Все равно Крым будет за Россию, чтобы там ни было. Абсолютно уверен, что больше 90% крымчан будут в России, за Россию при любых обстоятельствах.