«Покажите мне пальцем, где мы можем играть „Болотное дело“» Зачем директора «Театра.doc» вызывали в прокуратуру: интервью Елены Греминой

Московский «Театр.doc» второй раз за семь месяцев лишился помещения. В середине октября 2014 года с театром, занимавшим помещение в Трехпрудном переулке, расторгли договор аренды; 28 мая произошло то же самое — в течение месяца коллектив должен выехать из нового здания на Спартаковской улице. За это время в театр не раз приходили полицейские и сотрудники прокуратуры — особенно их интересовала постановка «Болотное дело», премьера которой состоялась 6 мая 2015 года, в третью годовщину массовой акции на Болотной площади. Спектакль основан на интервью фигурантов «болотного дела» и их родственников. 28 мая директора «Театра.doc» Елену Гремину вызвали в прокуратуру. В интервью журналисту «Медузы» Татьяне Ершовой Гремина пояснила, как был расторгнут очередной договор и что ей сказали в прокуратуре. 

— Вы ходили сегодня в прокуратуру?

— Да, я ходила в прокуратуру, но выяснилось, что, как и все происходящее, это было абсурдно. Меня вызывали только для того, чтобы выдать мне бумажку, что я должна предъявить им копию уставных документов. Для этого меня вызывали.

— Зачем они им нужны?

— Ну, я не знаю. Они мне говорят, что проверяют, как мы эксплуатируем здание, и поэтому нужны наши уставные документы. Поскольку в тот раз все проверяющие взяли по нашему договору субаренды, и в результате через неделю арендодатель этот договор расторг, то теперь, я думаю (раз они эти документы запросили), будут какие-то санкции против нашего юрлица — вроде приостановить деятельность. Административные нарушения, которые они наверняка найдут, дадут им эту возможность.

— Вам назвали какую-то причину, по которой расторгают договор аренды?

— Нет, просто было сказано, что мы неоднократно нарушали правила эксплуатации памятника XVIII века. По договору они имели право. Они нас сразу предупреждали, что могут вдруг решить продать здание — и нужен пункт о продлении договора. Мы тогда на это пошли, потому что нам нужно было срочно снять помещение. Сейчас мы уже будем более осторожно заключать [договор]. Как-то так.

— А как с вами общаются сотрудники прокуратуры и других служб — в какой тональности?

— Вы знаете, очень вежливо. В отличие от того, как это было в Трехпрудном с ОВД «Пресненский», тут все общаются очень вежливо.

— Между собой неофициально говорят: «Ну вы же понимаете, что происходит, для чего это все»?

— Нет, наоборот, совершенно ничего такого нет. Это мы говорим: мы понимаем, что вы делаете; а они — «нам сказали, мы делаем». Они получают какие-то команды. Сама проверка была инспирирована указами сверху, по нашим сведениям — это МВД, Петровка и т. д. Откуда выше сигнал поступил — мы уже не знаем. Сама проверка — не инициатива населения, а запрос вышестоящих инстанций.

— Вы сразу будете искать новое помещение?

— Мы уже ищем.

— Вы готовы морально к тому, что это может повторяться снова и снова?

— Я неоднократно говорила, что у нас есть план B и план С, сейчас мы будем их выполнять вместе. Мы, естественно, остаемся, хотя получили предложения куда-то уезжать, но мы, конечно, остаемся здесь и будем ставить еще больше спектаклей и работать.

— Уезжать за границу?

— Ну да, нас зовут на Украину, в Грузию, в Германию. Но мы, наоборот, остаемся тут, мы считаем, что мы тут нужны, тут наши зрители и мы будем работать еще интенсивнее.

— Вы собираетесь выступать на дружественных площадках летом?

— Сейчас стало все еще сложнее, и я просто боюсь — не хочу никого подставлять. Ну где мы можем играть «Болотное дело»? Покажите мне пальцем — чтобы потом у этого театра не было проблем. А я хочу играть этот спектакль. Он пользуется большой популярностью, на него трудно купить билеты — его все хотят смотреть.

— Происходящее сейчас каким-то образом корректирует ваши репертуарные планы?

— Нет, конечно. Когда все происходило в Трехпрудном — для нас это было ударом, а сейчас это просто обстоятельства.

— Вы собирались принять на своей площадке спектакль «Банщик», который ставили в Пскове. Когда это теперь планируется?

— Я еще не знаю. Это проект Вари Фаэр — нашего режиссера, мы ей просто помогаем, как помогаем другим. В июне, например, мы будем показывать проекты, которые выгнали с других площадок. Но это не проект «Дока», который будет включен в репертуар — просто помогаем выпустить спектакль (Псковский драматический театр имени Пушкина снял накануне премьеры спектакль «Банщик». Некоторые артисты пожаловались Владимиру Мединскому на то, что в спектакле Фаэр звучит нецензурная брань и появляются «обнаженные женщины в бане» — прим. «Медузы»).

— Вы делали ремонт, как я понимаю, на свои средства. Кто вам сейчас помогает, в том числе финансово?

— Ну, у нас есть долги по ремонту, люди ждут. Нет, нам никто не помогает, мы живем сейчас сами по себе, зарабатываем, стараемся продавать билеты, какие-то еще бывают гранты… Вот получили сейчас грант Союза театральных деятелей — 200 тысяч рублей — на детский спектакль. У нас идет детский спектакль «Нылка и Вылка в детском саду» — очень успешный, сейчас будет вторая часть «Нылка, Вылка и их братик Пупсик», а мы хотим еще сделать третью часть «Нылка и Вылка учатся читать». Вот такой у нас образовательный проект, интерактивный, про воспитание чувств: ребенок ставит себя на место взрослого и наоборот. Так что продолжаем работать.

— Вы говорили, что у вас запланировано пять премьер. Над чем вы сейчас работаете?

— У нас выходит проект Анастасии Патлай и Наны Гринштейн «Вне театра» — про людей из театра, которые его бросили и занимаются чем-то другим. Еще мы делаем проект Михаила Угарова «24 плюс» для взрослой аудитории. У нас в планах пьеса Юрия Клавдиева «Победоносец», и дальше я еще надеюсь сделать проект «Рабство» — любовная история из XIX века про молодого помещика и крепостную девушку.

— Раз интерес со стороны правоохранительных органов к вам не ослабевает, видимо, в ваших проектах, в «Театре.doc» все еще видят какую-то опасность.

— Это сумасшествие какое-то. В нас нет ничего опасного. Мы занимаемся только просвещением, постановкой рефлексии, тем, чтобы людям было легче после наших спектаклей. Будоражим сознание, души — занимаемся тем, чем театр занимался всегда. И, судя по отзывам наших зрителей, это получается. Мы гордимся, что можем работать с людьми и для людей. Мы чувствуем огромную поддержку.

— А усталость? Или, наоборот, все происходящее в каком-то смысле вас подстегивает?

— Это же какая-то система, в которой происходит много всего прискорбного, и наша история — только ее часть. Система лжи, какого-то торжества несправедливости. Мы не чувствуем себя в отрыве от всего этого и считаем, что, слава богу, можем заниматься тем, чем хотим, невзирая ни на что. Стараемся это делать.